— Какое количество рукописей прошло с подачи Высоцкого через ваши руки?
— Надо специально считать. Но представляя себе примерный объем существующих автографов, могу сказать, что не менее пятидесяти процентов.
— А сколько подготовленных вами на их основе текстов имеют правку Высоцкого или с его слов?
— Правки, сделанные моей рукой, есть, вероятно, более, чем в половине текстов. Хотя теперь не совсем корректно было бы использовать эти заметки: мало ли, что я там второпях записал. Хотя, насколько знаю, такого рода источники текстологией в принципе не отвергаются. Что касается собственноручных исправлений Высоцкого, то их имеют не так уж много текстов, которые я ему показывал — может, десятая часть, может, двадцатая.
В то же время Владимир Семенович самостоятельно работал над переданными нами списками, тем же двухтомником. Правил тексты (в том числе и знаки препинания), о чем рассказывал мне: "Я поправил, переделал...", как-то даже показал. Они хранились на Малой Грузинской. Несколько лет спустя ксерокопию этой правки я видел дома у Севы Абдулова, куда меня пригласили в качестве "скорой помощи" для работы над сборником "Не вышел из боя". В частности, там оказался чудовищно, на мой взгляд, изуродованный, политизированный текст "Жил-был добрый дурачина-простофиля...". Великолепно сделано, но это вообще другая песня, с некоторым количеством слов из былой.
— Это тот вариант, который опубликован в двухтомнике со ссылкой на правленную машинопись?
— Может быть. У меня этих правок нет ни в каком виде.
— Вы не пытались недостаточно внимательно проработанные Высоцким тексты предложить ему повторно, может быть, при других обстоятельствах?
— Пытался однажды. Принеся обработанный текст "Муру на блюде доедаю подчистую...", я вдруг услышал от него, что это — середина большого произведения, написанного чуть ли не к кинофильму. Оно, кстати, не обнаружено до сих пор. Высоцкий по памяти процитировал еще несколько отрывков. Я дернулся записать, но не успел, он прервался. Этот кусочек я приносил вторично, но Высоцкий так до него и не дошел.
— Нумерация на оригиналах рукописей проставлена вами?
— Да. Когда мы чуть ли не в первый раз пришли за рукописями, вертели листы, пытаясь понять, что к чему, Высоцкий предложил: "Проставь номера. Начни здесь," — "Так это же не первая," — "Неважно. Пускай лист будет первый".
— "Алиса в стране чудес" пронумерована отдельно?
— Просто с нее нумерация начиналась. А буква "а" обозначает оборот, это было удобно при копировании.
— Вы переснимали все рукописи?
— Все рукописи стихов. Причем, сами понимаете, каково было снять ксерокопии в тогдашнем Союзе. Такие вещи очень строго контролировались, на каждом аппарате стоял счетчик бумаги... Иногда за месяц удавалось снять 1-2 страницы, а иногда — сразу двадцать.
— Насколько мне известно, вы причастны к подготовке съемки на "Кинопанораме".
— Это не совсем точно. Высоцкий принес список песен: ему надо было отобрать под "литовку". Требовалось, чтобы прошло определенное количество. Мало того — определенные песни, которые он хотел. "Подбери что-нибудь еще на те же темы. Задвинем две — одну выкинут, другую я спою," — "А сколько надо?" — он ответил, но подчеркнул, что именно должно пройти. "Тогда, — говорю, — надо добавлять заведомо непроходимое. Ведь все равно что-то придется оставить. К военным давайте добавим "Разведку боем" — точно выбросят," — "Это почему еще?!." Обсудили, сколько дать, что "на выброс". Присутствовал Олег. Нужна была какая-то "любовная", мы что-то предложили, он возразил: "Не надо, это Марина поет".
Тексты требовались в виде машинописи. Причем, настолько спешно, что Высоцкий намеревался даже надергать страниц из нашего двухтомника. Мы спросили, сколько времени в запасе. Оказалось, день или два.
— Он просматривал эти тексты, правил?
— Нет, лишь бы было что отнести. Но мы делали, конечно, без вариантов, по записи. Кстати, выяснилось, что многие из текстов уже залитованы в свое время при подготовке фильмов, спектаклей, пластинок.
Высоцкий предупредил, что планируется запись передачи, но название не сообщил. Потом мы спросили: "Не зря? Получилось?" — "Все нормально. Все сработано как надо".
— "Канатчикова дача" планировалась?
— Да. Кажется, вариант был: "Канатчикова дача" или "Жертва телевидения".
— Предложенный им тогда список — не тот ли, что записан в блокноте 1974 г?
— Нет, он был на отдельном листе, это точно.
Для нас делался еще один. Дело в том, что Высоцкий считал наше объединение текстов в циклы искусственным. Дескать, "Ветер "Надежды" — это цикл, а всеобщего "Морского" быть не должно. "Куда же те песни?" — "Это просто песни". И он попытался набросать структуру книги. Этот список, по-моему, не сохранился.
— Вы едва ли не единственный видели рукопись "Шел я, брел я...".
— Да, кажется, в кабинете Янкловича. Текст был записан зелеными чернилами. Это было, вроде бы, незадолго до смерти Высоцкого. Во всяком случае, в 1980-м.
Но мы старались не брать "свежие" тексты — вдруг он еще что-то доработает.