В 50-60-х гг. я и многие мои товарищи увлекались песнями в исполнении Петра Лещенко, Сокольского и других неофициальных (а порой запрещенных) исполнителей. Поначалу слушали их с пластинок — патефонных и "на ребрах", — потом появились первые магнитофоны "Днепр", "МАГ". Эта аппараты положили начало нашим филофоническим коллекциям, но они же — из-за крайне невысокого качества звучания — нередко служили причиной путаницы, когда певцам приписывались никогда не исполнявшиеся ими песни.
Первая дошедшая до нас запись Высоцкого заметно выделялась на общем фоне и сразу же произвела сильнейшее впечатление. Поначалу никто не знал автора этих необычных песен. Потом "пришел" еще один песенный "блок", потом — еще (заполучить их раньше других коллекционеров считалось престижным), стало известно и имя автора-исполнителя.
С ростом его популярности начали появляться подражатели, которые, пользуясь несовершенством аппаратуры, производили подделки.
А качественные записи впервые мы получили благодаря фильму "Вертикаль". Помню, сам я записывал их на свой "МАГ-8" прямо с кинопроекционного аппарата.
И песни, и информация накапливались постепенно...
В доме напротив моего жил киноактер Н.Гринько. Вместе с Мариной Влади он снялся в "Сюжете для небольшого рассказа", и на презентацию этой картины ездил во Францию. Марина радушно приняла коллегу, показывала Париж...
— Ну, а что у них с Высоцким? — прервал я его рассказ, стремясь выяснить реальную подоплеку ходивших тогда сплетен и легенд...
— Я спрашивал: "Марина, ты не собираешься жить в Союзе?"
"Хотела бы, да ваши органы препятствуют. Ну ничего, я пробьюсь!"'.
А в сентябре 1971 г. Высоцкий приехал в Киев с Театром на Таганке. Я попал на первый концерт в ДСК-З. Подошел к нему перед началом выступления, заговорил, но... Высоцкий торопился на сцену, и весь разговор ограничился несколькими ничего не значащими фразами.
А после концерта уже не удалось пробиться. Вокруг увивалась масса людей, тянувших его сразу то ли на очередной концерт, то ли на застолье, то ли на какую-то встречу.
Спустя несколько дней звонит на работу сосед, в общих чертах знавший о моем походе:
— Слушай, ты не приглашал к себе Марину Влади и Высоцкого?
— Если бы!..
— А вот они сейчас сидят на скамейке в нашем дворе. Хочешь — приезжай. С ними, правда, говорить сейчас трудно: видят только друг друга.
Оставив дела, я поспешил домой. Но вновь — невезение. Ушли, не дождавшись Гринько, который еще в Париже дал Марине свой домашний адрес.
И все-таки надежда не покидала меня.
В начале декабря 1974 г. я приехал в Москву, рассчитывая увидеться с Высоцким в доме Тамары Валентиновны Кормушиной — впоследствии доброй моей знакомой, — куда в определенный день он должен был зайти.
К назначеному часу (10 утра) я опоздал: хотел купить цветы, а нашел их только на Новом Арбате. Мчусь оттуда на Вернадского, на ходу придумывая оправдания. Звоню. Дверь открывается... и я оказываюсь лицом к лицу с Высоцким.
— Это мне? — иронически кивает на цветы.
— Я бы с удовольствием...
Чувствую себя неловко: он заметно раздосадован задержкой — торопится на репетицию, перед которой всем присутствующим (нас оказалось шестеро) предстоит одна поездка.
Спускаемся во двор и рассаживаемся в две машины. Одна из них — новенький автомобиль Высоцкого с французскими номерами. Это подарок жены, призванный служить стимулом к воздержанию (кстати, в тот день он не выпил ни капли — лишь ритуально приподнял бокал шампанского, даже не пригубив). Самой Марине машина досталась за символическую 30-ти процентную стоимость от фирмы "Рено", на фоне продукции которой она снялась в рекламном ролике.
Я оказываюсь на заднем правом месте в этом автомобиле. От волнения слишком резко захлопываю дверцу. Высоцкий оборачивается:
— Это же иностранная машина!
В дороге он откашливается, отхрипывается, пробует голос — как бы распевается (очевидно, перед репетицией). Чтобы развеять неловкость, развлекает нас разговором, вспоминает несколько театральных анекдотов... Конечно, наше недолгое общение в тот день было довольно поверхностным.
Назавтра я вновь отправился к Тамаре: Владимир Семенович обещал заглянуть вечером. С нами его ожидал бард Суханов в надежде завязать знакомство:
— А вдруг он и сегодня не придет?
— Ну, что ж, не придет, так не придет.
Однако Высоцкий пришел — часов в одиннадцать, после "Гамлета". Усталый, но в хорошем расположении духа. Конечно, пел, — и я записывал на "Тамберг", загодя установив на столе стереомикрофон. Это был уникальный вечер. Высоцкий пел вдохновенно и более чем охотно. Присутствующие с ужасом глядели на его вздувшиеся от напряжения вены, и сам я ощущал потрясение и страх за него: еще немного — и не выдержит... Думаю, что жители первых этажей Кормушинского дома слышали эти песни, звучавшие на 16-м. Забыть такое невозможно.
А на третий день Владимир Семенович зашел опять — отыграв Галилея. Он снова пел, но песни были как бы дополнением к беседе, и магнитофон никто не включал. (Кстати, с 1968 по 1976 г. Высоцкий спел у Кормушиной немало только что написанных, еще "сырых" песен, прося их не записывать).
Я попросил его тогда, помня о качестве первых записей, заново напеть старые песни. Он ответил, что не помнит слова. Тогда я предложил привезти распечатанные с магнитных лент тексты, чтобы ему было проще вспоминать.
— Да, — согласился он, — мы это сделаем.
Но моему плану не суждено было осуществиться. Владимир Семенович часто бывал занят, а я не проявил должной настойчивости — тогда казалось, что все это еще успеется.
Особенно жалею, что не воспользовался посредничеством Тамары: Высоцкий очень любил атмосферу ее дома, с удовольствием там бывал — и сам, и с Мариной Влади, — чувствовал себя раскованно...
Что ж! Сохранилась запись, фотопленка и снимок с автографом Высоцкого, подаренный мне позже Тамарой:
— Он сказал, что это — один из самых его любимых.
