Во время первой поездки в Гагры — это октябрь 1972 года — Володя писал одну из песен шахматного цикла. Не те, что о матче Фишер-Спасский, я их слышал до этого, но тоже на шахматную тему. Боюсь соврать, не помню, какую... Володя сидит в сторонке на пенечке, в кадр его не зовут, в руках блокнот — что-то пишет. У меня было много работы: идет съемка, двадцать актеров на площадке, но в какой-то момент он меня позвал и прочитал несколько строчек.
Теперь еще об одном случае — о Володиной популярности, известности об отношении к нему людей. Это было в Ялте, на досъемках "Плохого хорошего человека". Жили мы в гостинице "Ореанда", часто ходили в подвальчик — там был бар. Он пил сок, а я что-нибудь еще сверх того. Вечерами гуляли по набережной, больше ничего. И как-то ночью, в полвторого, вдруг стук в дверь:
— Женька, сейчас в Ялту придет теплоход "Крым", его капитан Тютюма — мой приятель. Пойдем, навестим его.
— Володь, ты с ума сошел! Времени-то два часа ночи. Неудобно.
— Удобно. Он будет рад, пойдем.
Приходим — там два шага. Теплоход только-только отшвартовался, буквально на наших глазах спускают трап. Наверху стоит дневальный. Володя ему кричит:
— Попросите, пожалуйста, капитана!
— А кто его спрашивает? — недоверчиво посмотрел на нас матрос.
— Скажите, что Высоцкий.
И ровно через три минуты, может быть, через четыре, теплоход начал освещаться, на палубе появились люди, которые по идее должны были бы спать — все-таки ночь! Я, конечно, преувеличиваю, но мне показалось, что теплоход чуть-чуть накренился в нашу сторону, столько было свесившихся людей на палубах. Мне это даже как-то дико показалось.
Выбежал капитан:
— Давай наверх!
И в два часа ночи начались невероятные ужины, которые продолжались до шести утра. Еще раз повторяю — Володя не пил ни глотка: он прихлебывал боржоми, а мы с Тютюмой, поддерживая беседу, позволяли себе...
Сидели втроем. И была еще девушка-официантка, которая нас угощала, имени ее не помню. Когда мы с Тютюмой уже довольно прилично выпили, он начал предъявлять какие-то претензии Володе:
— Когда у меня будут видеокассеты? У Гарагули есть, а у меня нет.
— Да будут у тебя кассеты, будут. Сделаем тоже! — успокаивал Володя. Но время от времени капитан возвращался к этому разговору: ревность между друзьями была, видимо, мощная.
Когда ужин или — более точно — ужин, переходящий в завтрак, заканчивался, Тютюма сказал:
— Ну, я вас жду днем на обед.
— Ладно, мы будем, но я приду с друзьями, — говорит Володя.
— Пожалуйста, о чем речь!
Володя позвал с собой оператора и художника фильма. Возможно, еще и звукооператора, но точно помню, что были Генрих Мараджян и Исаак Каплан. Состоялся шикарный обед. Володя, опять же, не пил — так, сидели разговаривали. Потом я безо всякой задней мысли заметил, что никогда не плавал на теплоходе. Тютюма встрепенулся:
— Что-о?! Ну, это громадное упущение. Я вас приглашаю.
— Спасибо, — отвечаю я, понимая, что разговор светский и на этом дело закончится.
Володя очень трогательно относился к друзьям и, будучи человеком тонким, чувствительным, понял, что капитан формально предложил, а я так же поблагодарил. Поэтому, чтобы разговор этим не завершился, он вмешался:
— Жень, я, кстати, предупреждаю тебя, что Тютюма — человек серьезный! И не думай, что он пригласил, ты — спасибо, и все! Ты знаешь, что значит быть гостем капитана? Мы в прошлом году с Мариной плавали вот тут у Тютюмы — это каюта рядом с ним. Да? Рядом будет каюта?
— Конечно, — подтверждает Тютюма.
— А ты гость капитана: ничего не платишь, тебя обслуживают, как капитана. Так что я советую — до Батуми и назад! Получишь колоссальный кайф, и вообще: все будет нормально.
Ну, тут еще раз "спасибо, спасибо", однако я так и не воспользовался приглашением.
Это снова — о популярности Володи. Тут я действительно понял, что любовь к нему носит какие-то немыслимые формы. Его любят — от министра до дворничихи — люди всех категорий.
Или другой случай. Надо сказать, что на съемках в Бзыбьском ущелье нас очень доставал дождь. Внизу солнце, а приезжаем на съемку — уже хлещет! Однажды мы с Володей попали там под совершенно жуткий ливень. Отменили съемку и решили: раз уж так вышло, поедем на Рицу — пообедаем (а дело было днем). И то ли мы ехали на открытой машине... не помню точно, — но вымокли до нитки. Приехали к озеру Рица, заходим в ресторан:
— Здрасьте! — говорит нам человек, который у входа встречает гостей, администратор или просто дежурный. — Ой, да что ж вы так вымокли! Маша, Катя, Вера!..
Короче говоря, нас раздели: нас — только потому, что я был рядом с Володей. В ту же секунду принесли какие-то махровые простыни. А костюмы наши сушили, утюжили, парили — в общем, к тому времени, когда поспела форель, мы смело могли бы присутствовать на каком-нибудь королевском приеме в Лондоне. На брюках появились стрелки, которых не было уже лет пять, туфли сверкали... Это было что-то из области фантастики.
Причем, не то, чтобы Володя меня звал: "Поедем, там у меня знакомые". Нет, мы просто отправились пообедать и по дороге вымокли. Так его принимали незнакомые люди.
А иногда он предлагал:
— Поедем в Пицунду в "Золотой якорь".
Я отвечал:
— Нет, это чудовищный ресторан! Давай лучше обедать дома!
— Я тебе говорю: поедем! Там у меня есть знакомый, и все будет в порядке.
Действительно, когда мы приезжали, это был другой ресторан и другие люди — все было другое.
Надо сказать, что Володя, по моим наблюдениям, никогда не пользовался своей известностью. Все происходило само собой. Во всяком случае, "Я — Высоцкий" не говорил никогда. Или узнавали, или не узнавали. Если не узнавали — то и не надо: он не переживал и не расстраивался.
Еще раз мы с Володей встретились до работе на картине "72 градуса ниже нуля". Я в эту картину попал совершенно случайно, когда ее уже начали снимать. Была собрана группа, отобраны артисты, а два оператора — то ли с "Центрнаучфильма", то ли из хроники — снимали документальный материал в Антарктике. Им повезло с погодой: очень удачно попали и очень красиво все сняли. Это, конечно, были лучшие куски в фильме.
Мне хотелось, чтобы к этим кадрам Володя написал песню. Я чувствовал драматургическую слабость сценария, а когда ощущаешь, что материала-то нет и картине не на чем держаться, всегда хватаешься за песню.
Я позвонил: Володя, вот так, мол, и так. Он, конечно, отнекивался, что вполне понятно: сценария не читал и был сильно занят какими-то своими делами. Однако в конце разговора все-таки согласился:
— Ладно, я попробую. Позвони мне дня через три-четыре. Звоню через три-четыре дня и слышу:
— Ты знаешь, ничего не получается. Но я как-то написал песню "Белое безмолвие", она не вошла в картину. У меня есть запись, где я ее пою под оркестр. Хочешь, привезу готовую пленку — если понадобится, ты ее возьмешь?
— Конечно, хочу!
— На днях буду в Ленинграде — я тебе привезу.
Володя приехал, мы встретились на киностудии, вместе послушали пленку. Я сказал: "О-кей!", пожал ему руку и попросил пойти в кассу, получить гонорар. Оплатили, как могли — все-таки в кино за минуту платят. Думаю, что не меньше 500 рублей он тогда получил за эту песню как поэт, композитор и исполнитель. Не обидели, я думаю.
А он вообще о деньгах никогда не заговаривал. Может, когда подряжался на концерты, согласовывал что-то с администраторами — не знаю.
...В 1980 году у меня на столе лежал сценарий, по которому я дал согласие делать фильм. Назывался он сначала "Колода без туза", потом — "Без видимой причины". В этой картине действовали два героя, с "переворотом": белого принимали за красного, красного — за белого. Была идея пригласить на главные роли Володю и Даля, они бы замечательно сыграли, и картина имела бы смысл.
Володя знал мой замысел, мы разговаривали весной 80-го, скорее всего, в мае. Он не читал сценарий и до проб, конечно, дело не дошло: я заканчивал другой фильм, а к "Колоде без туза" должен был приступить осенью...
Не получилось.
