Один из натурных объектов, где снимались эвакуация населения и медсанбат, располагался неподалеку от перевала, через который проходит дорога Алушта—Симферополь. Немного правее, перед началом скального пояса, находится дорога, ведущая от старого селения к фруктовым садам. Здесь решено было отснять эпизод на командном пункте батальона. Утро предвещало хороший день. Все участвующие в съемке были уже в пути. Мы вчетвером выехали немного позже. Слава, обернувшись к Марине, рассказывал о местах, которые мы проезжали. Дорогу к перевалу я знал хорошо и вел машину на приличной скорости, но потом уперся в грузовик. Он еле плелся, а на все время петлявшей дороге обходить его было опасно. Как только появился участок, где дорога просматривалась довольно далеко, а встречного транспорта не было, я быстро совершил обгон и перестроился в свой ряд. И в этот миг увидел, что, перекрывая мне дорогу, на шоссе из укрытия выскочил инспектор ГАИ с вытянутым вперед жезлом. Прижимаясь к правой обочине, торможу, и тут — удар, скрежет... И мы видим — сначала Марина, а потом и я, — как, сознательно задевая мою машину, сминая заднее крыло, уезжает обогнанный грузовик.
Инспектор с агрессивным видом взял права и документы на машину. Оправдываться не хотелось: я знал, что часть вины за аварию лежит на нем самом как создавшем аварийную ситуацию, к тому же был рад, что мы не свалились под откос. Володя и Слава, принимая вину на себя, объясняли, что мы опаздываем на съемку. Инспектор перебирал мои документы, а сам, слушая Володю, думал не о них. И тут Слава что-то сказал ему, показав на Марину, которая вместе со мной взволнованно прохаживалась у машины. Гаишник со стеснительной улыбкой долго смотрел на нее исподлобья, а потом, как бы колеблясь, но не сводя с Марины взгляда, протянул Славе документы.
На прощанье Володя пожал инспектору руку, и тут Марина сказала мне: «Леня, разве можно ездить так на таком ...» Мы сели в машину и с небольшим опозданием добрались до места съемок.
Пока готовили актеров, я немного отрихтовал крыло, а потом пришел на съемочную площадку.
Меня поразило, как правдиво, легко, уверенно работал Высоцкий. Это был актер, совершенно не похожий на того, каким я его видел в «Вертикали» или на первом творческом вечере в ВТО в 1967 году. В нем не было губительного старания сыграть как можно лучше, а оно часто присуще актерам, которых редко или мало снимают. Нечто похожее я наблюдал у Вали Хмара, Людмилы Гурченко, да и у Высоцкого в «Вертикали» замечал, как он любуется своей наклеенной бородой, которая искажала его подлинное лицо. В этот раз ничего похожего я не увидел, он играл как жил — комбат был таким, каким Володя его себе вообразил Когда заработала съемочная камера, Володя делал все естественно, без перебора, с внутренней уверенностью и знанием образа. Наверное, сказывалось и то, что он вырос в семье военного и даже какое-то время жил в воинской части.
Я давно заметил, что актеры, которые с желанием, а не только «по долгу службы» участвовали в создании альпинистских картин Говорухина, впитывали в себя частицу гор, усваивали какие то черты альпинистов, с которыми работали бок о бок, а это, несомненно, сказывалось на их дальнейшем творчестве, так как влияло на мировоззрение Как пример — Высоцкий, Джигарханян, Никоненко, Одиноков и, конечно, Гурченко.
Но одной из основных причин взрыва актерского мастерства Володи наверняка послужило слияние творческих путей Владимира Высоцкого и Юрия Любимова. Так что мне понятно, почему в 1967—68 годах при каждой встрече в Москве Володя с таким восхищением, взахлеб рассказывал о малоизвестном мне тогда режиссере.
...Слава снял два или три дубля, все они были удачными. На этом съемки закончились и начались сборы в обратный путь. Мне стало не по себе, когда Марина одна из первых вошла в киношный автобус, а следом, естественно, и Володя. Автобус тронулся, и я подумал, что это не он, а Марина увозит Высоцкого.
В Алушту мы возвращались вдвоем с Говорухиным. Видя мое настроение, Слава рассказал, что Марина недавно попала в довольно крупную автоаварию, а потом, после длительного молчания, смеясь, добавил:
— А знаешь, мы с тобой могли бы прогреметь на весь мир! Представляешь, газеты напечатали бы: «Вчера на горной дороге Алушта—Симферополь в автокатастрофе погибли звезда французского кино Марина Влади и известный певец-поэт Владимир Высоцкий, а также режиссер-постановщик Говорухин и консультант фильма Елисеев»!
Вот так, в хорошем настроении оттого, что раньше времени не прогремели на весь мир, мы вернулись в Алушту, думая о том, где бы лучше пообедать. Выбор пал на ресторан около автовокзала. Когда разговор вновь зашел о Володе и Марине, я неожиданно для Славы произнес:
«А я Володе не завидую...» — и Слава, впервые за годы нашего общения не дав закончить фразу, отрезал: «А он тебе тоже!»
Хорошо зная Славу, его независимость и честь, я не понимал такого чрезмерного внимания и опеки Марины. Наверное, все заключалось в том, что он из-за своей щедрейшей душевной доброты и огромных товарищеских чувств к Володе воспринимал Марину доброжелательно. Я же наоборот — видел в ней причины, вследствие которых Володя не с нами, как раньше. А душевное признание мною Марины я ощущал бы предательством по отношению к матери Володиных детей.
Мне ясно, что не было бы Марины — не было бы и застолья. Для всех очевидно, что многие считали за счастье пригласить мировую кинозвезду к себе в дом, на дачу, в ресторан.
...В Алуште Володя пробыл еще несколько дней и уехал, так и не взяв в руки гитару, не спев ни одной песни.
Прошло несколько лет. Мы встречались редко. В основном, в Доме Кино. Володя всегда приходил с женой, был приветлив, но былой дружеской радости не проявлял — его сдерживали невидимые вожжи Марины, которые я чувствовал.
Хотя однажды, когда В.Зырянов пригласил меня в какой-то клуб в Лефортово, где Высоцкий должен был выступать на вечере спортивной песни, я вновь увидел того Володю, каким он был в горах. Заметив меня у выхода, протиравшего стекло автомобиля, он ринулся ко мне, отстраняя поклонников и поклонниц: «А-а, Леня!» Радостный и восторженный, Володя обнял меня, мы расцеловались. Он засыпал меня вопросами, которые, в основном, касались моих дел. Кое-кто из окружения пытался вступить в разговор, но Володя старался не реагировать, а некоторых, особенно настырных, резко обрывал, даже не взглянув в их сторону. Когда взаимные расспросы кончились, мы тепло распрощались. Окружающие, и мой приятель в том числе, были в недоумении от увиденного.
Я сел в машину. Следом тронулся и «Ситроен» Володи, который тут же обогнал меня на мосту через Яузу, перекрыл дорогу и остановился. Володя, опираясь руками на дверцу и крышу, сказал: «Я хочу, чтобы ты дал слово, что придешь на мой спектакль! — И не дожидаясь ответа добавил: — Ну почему все просят, чтобы я помог им попасть в театр, а тебя я сам несколько раз приглашал, но ты так ни разу и не пришел!»
Растроганный его вниманием, я пообещал, что обязательно приду. Я за свою жизнь много потерял оттого, что никогда ни к кому не обращался с просьбой, как бы навязывая себя: не позволяли гордость и независимость. Вот и в этот раз — Володя мне не позвонил, а сам я напоминать о себе не стал. О чем сейчас непомерно сожалею.
В то же время я рад, что отличаюсь от многочисленных «друзей», которые заискивали перед Володей, когда он был в зените славы, и прислуживали ему, а взамен получали возможность выпрашивать билеты в театр. Это хуже яда. Мне и так повезло, как редко кому другому: мы с Володей проехали в машине не одну тысячу километров, а это много часов душевного, откровенного общения. И вообще я всю жизнь придерживался мнения, что для человека, находящегося на высоком пьедестале, друг не тот, кто с ним пьет, а тот, кто с ним не пьет.
Наша дружба с Володей Высоцким пришлась на то время, когда он садился на коня, чтобы скакнуть к вершине своего мастерства, а мой конь к тому времени в испытаниях и бедах исчерпал свои силы, и мог передвигаться только под уклон. Так разошлись наши дороги, и встречи почти прекратились.
Но самое главное — я не мог даже предположить, что переживу Володю. Наверное, только Бог, чудо и воля дают мне пока жизнь и силы. Если бы я только знал, что такое случится с Володей, я бы постарался быть с ним рядом и помочь ему победить себя. Иногда это у меня получалось.
И еще я хотел бы сейчас ответить на вопрос Володи: что такое альпинизм. Он задавал его многим альпинистам, но, по собственным словам, точного ответа ни от кого не получил. Сейчас я бы ответил так.
Альпинизм — это вера.
Горы — храм.
Вершина — икона.
